Что ещё из новостей.

Хочу вернуться в аспирантуру, и ко всем мечтам, которые оставила — вижу прпвду только в них, тогда я еще мечтала, была настоящей. В том настоящем, что теперь, настоящего мало.

Классическая ситуация из учебников психологии, когда несколько лет ты, кажется, в идеальных отношениях, абсолютно любишь и абсолютно любим, а потом ВДРУГ понимаешь, что у тебя были границы, и теперь их у тебя нет, и твоя любимка в них (ой) срет вот прямо на тебя. И ты говоришь, дескать, дорогой, не очень-то приятно, что вот тут ты на меня насрал и еще на той неделе 4 раза тоже насрал. А дорогой говорит: да в смысле, я уже два года тут сру, делаю, что считаю нужным, да и вообще ты вон какая у меня дурочка, говно тебе просто привиделось.

появился какой-то воздух во всем этом, и снова (не всегда, но) бывают силы на что-то, кроме сидения в офисе и лежания в темной комнате, и искрится внутри - состояние, которого не было с прошлого мая, когда кажется, что мир бежит навстречу, и все дороги - мои и нужные.
я скучала по цельности.
почти три месяца как я снова одна, и, кажется, только прихожу в себя после этого деления себя на пару с кем-то, и, кажется, эта цельность, которая и делает меня живым человеком, недоступна для меня в паре с кем-то. и одной действительно лучше, даже если там будут заботиться, беречь мои тайны, защищать и обнимать, пока я сплю.
созависимость, конечно, славная штука. сладкая и затягивающая.

Зимой прошлого года я ушла из министерства в яндекс, и мне это казалось прорывом.
Осенью я ушла из яндекса в минусах и страшно заебанная, мне понадобился месяц, чтобы поверить в то, что я не говно и работодатели могут платить мне не из жалости. Снова сменила сферу специализации, и здесь все вроде бы спокойно и размеренно, я чувствую себя востребованной и компетентной. Но, как бы странно это ни звучало, за год с небольшим работы в инхаусе я чувствую, как у меня просела база, как я теряю интерес, как перестаю развиваться. У меня пропала глобальная проблема, тот самый вызов, который заставлял меня двигаться и грызть в министертсве, с меньшей зарплатой, комфортом, с меньшей ценностью меня как специалиста. В работе в коммерческой сфере этого вызова нет - да, я больше получаю, у меня есть подчиненные и помощники, страховка и офис с плюшками, право голоса в делах компании и вообще.
Но это не мотивирует меня расти. Мне удобно, безразлично, и лениво.
И нужно с этим что-то делать.

Поезд идет по синему воздуху.
Здесь уже северно,
тут и там поднимаются пушистые ели.
Разломались, раскинулись, заиндевели -
среди долин
в пятнах бродячего снега.
Так светло и тревожно ехать в сумраке пегом.
Черный, синий, да белого клочья,
птица взмывает в небо прямо над поездом,
черная тоже, как небо ночью,
и река по равнине – черным поясом.


Так невероятно, послушай меня,
так невероятно странно,
что я одна еду по призрачному туману,
что я не могу показать это тебе,
что я – здесь, а ты – за тысячу километров,
где нет вот этих пушистых елей,
и этих волнистых долин,
и едва различимого ветра.
За тысячу или, может быть, дальше,
я потерялась, не знаю, нет здесь координат,
нет интернета, нет мобильной связи,
только река – черна, да лесок – мохнат,
проплывают, ни слова не говорят.
Ты говорил на прощание,
что мы все равно всегда вместе,
но это не так,
каждый из нас один,
каждый всегда один,
каждый с рожденья один,
проступает над домиком темный дым,
каждый один, как космонавт в безвоздушном
черном пространстве, каждый из нас – однодушный,
видит сны о слиянии, но удается проснуться.
Иногда, конечно, удается соприкоснуться,
но это слишком странно,
слишком меняется от этого все,
слишком огромная приоткрывается тайна.
и хорошо, что это заканчивается,
как только мы размыкаем наши тела.
Иначе я бы, наверно, с ума сошла.

И поэтому я никак тебе не расскажу,
никак не передам,
как идет мой поезд по деревьям и облакам,
как оно щемительно и зябко,
когда уплывают во все более глубокую синеву
тоненькие березки,
как тонет в сумерках звук,
как долины, перечеркнутые узкими ручьями,
сменяются паутиной весеннего леса,
как на синем, темнеющем небе облака нежны и белесы,
и еще вот как женщина идет
с розовым зонтом
по рельсам, прямо по рельсам,
в северном этом пейзаже – почти апрельском,
все вперед и вперед,
по сумеркам этим березовым,
и зонт у нее, невероятно, ну представляешь себе, розовый.

…
(Но я все равно хочу прикасаться к тебе).

весна увлекает за собой, и мне все кажется неуместным - солнце слишком яркое, небо слишком голубое, люди слишком красивые и улыбчивые, и все это слишком хорошо для меня. такое щемящее и настоящее. спрятаться. каждую весну.
однажды вся эта пыльная серая тоска будет отпущена, и то, что сейчас старается спрятаться от изменений, будет петь и лететь.

ездила в казань, сидела часами и смотрела, как маша спит, и так хорошо мне было с ней.
я смотрю на нее, на артура, и думаю, что, черт возьми, когда-то же мы были на одном уровне глубины, но я не пошла дальше. не смогла стать глубже. и сколько же теперь проебано _меня_ из-за этой моей трусости, слабости.
большой молчаливый кит, всегла спасающий и заставляющий делать что-то для своего спасения. уносящий в честную глубину, где нет мусора, где нельзя обмануть или притвориться.
ты глубина и масштаб. я маленькая. даже нет - мелкая. что-то растеряла, чего-то не нашла.

зима хорошая, мягкая, сонная.