читать дальше...относительно недавно, года три, что ли, назад, когда я был очень счастлив. Тоже стояли чудесные погоды. И что самое главное, мне было кому рассказывать о всем этом возвышенном нытье, из которого более всего остального мне нравились страдания о полисе и кинике Диогене. Может быть, я даже писал об этом тут - тогда. Не имеет теперь значения.
Всю свою жизнь, тщедушного ребенка, выдохнутого когда-то из желтых труб завода и развеянного над почти пересохшей Томью, я учился что-нибудь чувствовать. Что-нибудь чувствовать так четко и правильно, как это делали до меня образцово-книжные, образцово-музыкальные герои. Какой-нибудь, скажем, тогда Лермонтов, тогда Бутусов. Я сначала понимал в словах мудрых, что нужно любить вот этакую тряпицу из платяного шкапа культуры, потом напяливал ее по инструкции, ну и выбрасывал. А потом иногда уже подбирал, но случайно и без справедливой напутственной лекции. Так ко мне на ужины ходили Лорка, Рильке и ИИ Каммингз, и с ними мы делили Доширак мой.
Потом я вдруг научился - фьють - и все это ньютончатое чувствилище растянулось на бесконечной кривой времени, где в одном крыльце февральская ночь в гостинице, откуда из-за окна виден мертвый город и высокая красная лампа телевышки; где в другом - пустая квартира, в которой мы лежим на полу и слушаем "Море" Terje Rypdal трехгрошовыми компьютерными колоночками, а потом - куда к черту мы дели эту фотографию! - боремся до ее полной опустошительной хохотом победы. До скачков на моей груди "я победила папу!"
Все свернулось в этот герметический тупик, стало кубом, и на гранях я отец, который варит обед семье, я испуганный мальчик, который написал "Я живой" в блокноте с твоими фенеками, когда нас прикончили, и я же перед учеными мужами, когда мы будто бы отбились, и я же сплю по 14 часов в сутки прошедшей зимой. Есть и другие грани.
Я научился неправильным вещам за те первые четверть века. Никаких больше чувств. Только стоя, негнущийся позвоночник, моя ходячая окаменелость. И столько иронии, чтобы кровь, пролитая теми, поднялась до их собственных губ.