ты будешь гореть в раю
кто ты без возможности побыть глупым телом на мокром лежаке пустого острова,
без мучительных попыток найти свое место на карте бесконечных одинаковых улиц, прямых и безразличных, что твой календарь.
здесь мысли о дальней родине - не ностальгия под гармошку, а отчаянный и бездарный способ причислить себя куда-нибудь, закрепиться корнями хотя бы мысленно, не оставить наедине.
но нет, конечно, нет, и некуда бежать.
ты считаешь, что мыслишь широко и смело, умело бронируешь авиабилеты, и весь мир на ладони.
но самое большое и страшное, о чем ты можешь помыслить, происходит здесь. сейчас. с тобой.
всматривайся в кривые витрины, в отражения автомобильных стекол, во всё не то, потому что
твой самый точный портрет - в черной плотной гуще, непроницаемой, как ночь в деревне,
и единственный шанс как-то с этим справиться -
допить и сказать: "еще одно василеостровское, пожалуйста"
(с) отсюда
без мучительных попыток найти свое место на карте бесконечных одинаковых улиц, прямых и безразличных, что твой календарь.
здесь мысли о дальней родине - не ностальгия под гармошку, а отчаянный и бездарный способ причислить себя куда-нибудь, закрепиться корнями хотя бы мысленно, не оставить наедине.
но нет, конечно, нет, и некуда бежать.
ты считаешь, что мыслишь широко и смело, умело бронируешь авиабилеты, и весь мир на ладони.
но самое большое и страшное, о чем ты можешь помыслить, происходит здесь. сейчас. с тобой.
всматривайся в кривые витрины, в отражения автомобильных стекол, во всё не то, потому что
твой самый точный портрет - в черной плотной гуще, непроницаемой, как ночь в деревне,
и единственный шанс как-то с этим справиться -
допить и сказать: "еще одно василеостровское, пожалуйста"
(с) отсюда