ты будешь гореть в раю
И вот я сижу на заборе в каком-то дворе в районе Николоямской, в стакане айс американо, в ушах тягучий звенящий джаз.
Выжигает солнце, но под деревом, в тени очень здорово. Сильный ветер, и от этого пух летит и кружится выше крыш, как будто метель.
Вот я стою на яузском мосту, закат очень яркий, он съедает маковки соборов, антенны и трубы замоскворецких крыш. На этом мосту тысяча ветров, все они пронизывают насквозь.
Ловлю и собираю моменты, когда мне не тесно в себе. Когда ничего не нужно - ни от себя, ни от людей, ни от мира.
Тысяча ветров, и все они насквозь, и всем им открыться.
После захода ветер стихает, улицы перестают гудеть. Пух плывет, не касаясь земли, иногда отражая свет трамвайных фар.
Я становлюсь улицей, рекой, отражающей небо, я становлюсь оранжевым и синим цветом, шумом и эхом, теплым воздухом со светящимися пушинками.
Мне наконец-то не тесно. Не давит.
Легко.
Выжигает солнце, но под деревом, в тени очень здорово. Сильный ветер, и от этого пух летит и кружится выше крыш, как будто метель.
Вот я стою на яузском мосту, закат очень яркий, он съедает маковки соборов, антенны и трубы замоскворецких крыш. На этом мосту тысяча ветров, все они пронизывают насквозь.
Ловлю и собираю моменты, когда мне не тесно в себе. Когда ничего не нужно - ни от себя, ни от людей, ни от мира.
Тысяча ветров, и все они насквозь, и всем им открыться.
После захода ветер стихает, улицы перестают гудеть. Пух плывет, не касаясь земли, иногда отражая свет трамвайных фар.
Я становлюсь улицей, рекой, отражающей небо, я становлюсь оранжевым и синим цветом, шумом и эхом, теплым воздухом со светящимися пушинками.
Мне наконец-то не тесно. Не давит.
Легко.
Делёз Ж. Тысяча плато